Когда я первый раз услышал про Дугина.В 1985-м году у меня появился эмигрантский журнал "Муллета", издаваемый художником Владимиром Котляровым (Толстым).
Там были напечатаны письма из Москвы одного человека, описывающего жизнь московского андеграунда литературно-художественного начала 80-х годов. Впоследствии оказалось, что это письма коллекционера Леонида Талочкина. Я с ним познакомился в 90-е годы. Его коллекция в РГГУ находится теперь.
Там в одном письме меня заинтересовал такой отрывок - " В Москве образовалась группа-сатанистов, учеников Юрия Мамлеева, который решили издавать журнал "Инферно".
Все стоят на последовательно сатанистких позициях. Мне с ними не по пути. Я крестик ношу не как украшение.
Группа состоит из журналиста Игоря Дудинского, философа Джемаля ( еще кто-то упоминался) и мальчика-гитариста Саши.
Их учитель Мамлеев, который теперь в Париже, якобы покаялся в сатанизме и стал православным. Я в это не верю. Здесь же в Москве он был тяжелым танком, искалечившем сотни неокрепших юных душ".
Потом в следующем письме от Талочкина Толстому - " Идея с изданием журнала "Инферно" накрылось медным тазом. Мальчика-гитариста Сашу, у которого были собраны материала журнала и на котором держалась вся редакторская работа, родители на долгий срок положили отдохнуть в больницу имени Кащенко. Он - крутой шиз.Его, оказывается, регулярно укладывают "отдохнуть" в Кащенко....".
Про Дудинского я к тому времени слышал от Наташи Шмельковой. Он потом стал соредактором Толстого по "Мулетте". Мамлеева я читал рассказы в парижском журнале "Ковчег". Про Джемаля я ничего не знал тогда. И про мальчика-гитариста Сашу.
Одна из песен Дугина в его исполнении - http://ololo.fm/search/%D0%93%D0%B0%D0%BD%D1%81+%D0%97%D0%B8%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%81/%D0%92+%D0%A1%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%BC+%D0%9F%D0%BE%D0%B4%D0%B2%D0%B0%D0%BB%D0%B5
Ганс Зиверс - творческий псевдоним Александра Дугина, под которым в 80-е он сделал несколько десятков аудиозаписей в жанре авторской песни. Основная тематика текстов - симбиоз готического сюрреализма, советской действительности и европейских литературных традиций.
Александр Дугин (родился 7 января 1962) - кандидат философских наук, доктор политических наук, лидер Евразийского движения, создатель российской школы геополитики.
Родился в Москве, в семье генерал-лейтенанта ГРУ и врача. В 1979 году поступил в Московский авиационный институт. В 1980 вступил в «Южинский кружок» писателя Юрия Мамлеева, был членом ряда эзотерических обществ, а также Национально-патриотического фронта «Память». В период с 1990 по 1992 работал в рассекреченных архивах КГБ, подготовив ряд статей и книг, а также телепередачу «Тайны века», транслировавшуюся на Первом канале.
С 1993 по апрель 1998 года - идеолог и один из лидеров НБП. С 1998 года - советник председателя Государственной Думы Геннадия Селезнева.
В 2000 году читал курс «Философия Политики» в Международном независимом эколого-политологическом университете. С 2001 года - председатель Политического совета движения «Евразия». С 2002 года - председатель политсовета партии «Евразия», с 2003 - лидер Международного Евразийского Движения.
Выступает против глобализма и однополярного мира. Считает, что Россия может быть только Империей. Высоко оценивает роль Владимира Путина, полагая, что тот сумел остановить самоубийство нашей страны. Для того, чтобы Россия окончательно отошла от пропасти, предлагает возродить опричнину и царскую диктатуру - «хотя бы на некоторое время».
Резко отрицательно относится к «оранжевой» власти Украины. Объявлен персоной нон грата в этой стране.
Псой Короленко об Александре Дугине ( Гансе Зиверсе)
/ Обзоры / Музыка < Вы здесь
Мы едем по дорогам Европы
Hans Zivers. Кровавый навет. Ur-Realist Records - Arctogaia-records, 2000
Дата публикации: 28 Сентября 2000
получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати
Августин говорит, что мы можем помочь себе думать о времени, если будем исходить из полноты целого, - например, песни, которую я берусь спеть от начала и до конца. Она, сама по себе целая, тогда развертывается во времени. Что это за песня? Раннехристианский гимн? Или жизнь человека? Или та хвала Богу, какою оказывается "весь век", totum saeculum, история мира? Как у Аристотеля, у Августина мы знаем время по изменению души: время есть душа изменяющаяся, вне которой никакого измерения времени нет. Это не психологизм. Песня, о которой говорит Августин, - по сути то же, что мелодия (тон) присутствия, как определяет настроение Хайдеггер в своей фундаментальной онтологии.
Владимир Бибихин, "Мир"
Название "Кровавый навет" придумал Патрикей Лисидзе. Так он советовал мне окрестить мою группу "Нечеловеческая музыка". Мы никому об этом не рассказывали - только Лизе. И вот год спустя после этого разговора, Ur-Realist Records совместно с "Арктогеей" выпускает пластинку новых - "хорошо забытых старых" - песен печального эзотерического шансонье Ганса Зиверса. Вкладыш оформлен под готику. На картинке написано красным по черному - что бы вы думали?.. Магия, как всегда.
Термин "Кровавый навет" мне известен по Studia Сorolenсiana: либеральная русская пресса 1910-х годов называла так обвинение известного народа в ритуальных детоубийствах. Сакраментальный мотив умерщвленья младенцев присутствует в нескольких песнях Зиверса, но там он вплетен в абсолютно иные контексты. К тому же в своем субтильно-виртуальном пред-бытии альбом имеет другое имя - "Флаконы лжи" (сборник песен в real audio). Я долго не понимал смысл обоих названий и связь между ними. Во всем этом ощущалась какая-то литературная загадка.
Загадочным было и имя - Ганс Зиверс. Разгадка, кажется, связана не только с готикой Эверса (в альбоме есть песня "Эверс" о стране фей), но и с "Немецким обществом по изучению древней германской истории и наследия предков", известным как Ahnenerbe. Основателем этого института был прототипический Meister aus Deutschland - ученый и философ типа Фауста, черепослов и искатель Атлантиды Герман Вирт. В 1939-м "Аненербе" перешло в ведение СС, а его генеральным секретарем стал более жесткий "ганс" - Зиверс. По себе знаю: исторический псевдоним - это всегда развернутая метафора. Гибрид Ганса Эверса с властным наследником Вирта означает преемственность воина и мудреца, Кшатрия и Брахмана, идею интеграции во власть как необходимой ступени на пути осуществления гигантского духовного суперпроекта.
Как сообщает вкладыш, песни Зиверса 1981-1984 годов были записаны на "любительской аудиотехнике" в 1986-м и выпущены теперь как "дань истории московского творческого underground'а конца 1970-х - начала 1980-х годов". Время, действительно, важное. В 1980 году умер Высоцкий. Этой смертью - да и самим творчеством "таганского барда" - ознаменован кризис русской авторской песни, постепенная утрата ею первоначальной заявки на выражение некоей глубинной экстремальной сути. В этом качестве теперь начинает выступать русский "рок", точнее омузыкаленная рок-поэзия: музыка была не экстремальна и меньше "рок", чем Юрий Антонов. В этой ситуации обязательно должны были появиться пограничные между роком и авторской песней/шансоном проекты. И они появлялись.
Появился Щербаков, чтоб дать авторской песне второе дыхание за счет усиления в ней культурки, за каковые попытки технари, которых не проведешь, объявили его чуть ли не "филологом". Аллюзии на тревожные темы западной литературы и версификационная эквилибристика в длинных песнях-картинках и песнях-рассуждениях - общий путь Щербакова и Зиверса, в этом они союзники. Только первый бормочет все то же, "человеческое, слишком человеческое", второй же метафизичен, "по ту сторону добра и зла". От чистой "авторской песни" он движется к року. Уже в русском смысле слова.
Появился Хвостенко, стремившийся, как и Зиверс, трансцендировать формы авторской песни и рока в некоем европейско-русском меташансоне. По Вербицкому, Зиверс относится к Южинскому салону Мамлеева, то есть к одной из главных московских ветвей андеграундно-самиздатского континуума конца 70-х - начала 80-х, или, как его называли, "подполья". Хвостенко тоже входит в эту орбиту. Его инфернальная Орландина, найденная в Сарагосе, флейта и пасмурный день, бесстрашные куплетцы о Страшном Суде, бесконечные босхианские полуживотные и насекомые, мистика Водки-реки, евразийские степи Льва Гумилева и Хлебникова - это все уже очень "горячо", ближе к теме нашего разговора. Теперь этот, по выражению Шиша Брянского, "хитрый культурный дедушка", через работу с "АукцЫоном" влился в рок, но сам рок понемногу утрачивает роль экстремального андеграунда и готовится уступить место еще почти не проявленной "новой песенности". Вот когда актуальной покажется встреча с "младоюжинским" бардом.
У Ганса Зиверса есть, как говорят французы, прэзанс. Нездешний шарм в голосе. Разнообразие ритмико-метрических фигур на гитаре (блюз, боссанова, свинг, умца-умца, вальс, рок-н-ролл) и странные мелодии, аккорды, как бы случайные, а на самом деле тщательно выверенные. В текстах метафизическое беспокойство cum grano salis: тут и "семя страшной [в женском роде - П.К.] сатаны", и "красный вампир-р-р" с энергичным гитарным па-ба-ба-бамом, и даже "волшебный сэкс // с овчаркой по кличке Рэкс". В песнях много серьезных литературных аллюзий, но они не превращаются для автора в самоцель. С кем бы из 90-х сравнить его? Может быть, с Шишом Брянским? Они очень разные, но и Шиш, как Зиверс, по-пушкински обрабатывает предшественников, рождает новое и остается многие годы не записанным и известным под своим бардовским именем только для узкого круга.
Зиверс представляет самостоятельный путь синтеза бард- и рок-песни с одновременной ее интеграцией в высокий европейский контекст. Сам этот контекст открыто заявлен как больше, чем "литературный": скорее уж философско-мистический, эзотерический. Интонации мэтров авторской песни аккуратно учтены и слегка травестированы, например по-высоцки надрывная хрипотца и затягиванье сонорных ("...злой аккор-р-рд") в открывающем альбом "Астароте", в "Агасфере" и других песнях, но поэзия, конечно, ровнее, литературнее, чем у Высоцкого, за того нам бывает стыдно все-таки иногда. В "старом магистре" иронически забалтывается как бы Окуджава ("давайте-давайте, давайте-давайте..."), в "Москве-1982" вкрадчиво-обличительная интонация Галича вдруг переходит в отчаянный крик "иного" Высоцкого, не "поэта-и-гражданина", а ницшеанского человекобога: "Но я здесь буду король, // Но я здесь буду монарх, // Я выпью эту боль // В белых своих руках". Далеко уходит Ганс Зиверс от привычной балладовости тех, высоцких, к амбиентному духу другой баллады, "готической". В этой алхимической возгонке наследия мэйнстримных русских бардов кристаллизуется та эзотерика их жанра, которая если и была у них где-то, то бессознательно.
Cчитывать рок-контексты особенно любопытно. Прослушайте третью песню альбома - "В советском подвале...". "...В теченье недели, в теченье недели // Он ловит большую форэль, // А вечером в девять, небесные девы // С ним радостно делят постель. // В застегнутом фраке, в застегнутом фраке // Торжественно пьет он кефир, // И лают собаки, и пятятся раки // Во мраке советских квартир". Не правда ли, где-то мы слышали такой вот четырехстопный амфибрахий-вальсок, и даже отдельные кончики четверостиший? Подсказка. Так вот, "Треугольник" вышел в 1981 году. И вот, покамест "сползает по крыше..." один инфернальный старикашка, чтобы завтра сдохнуть, как собака, другой, "черный, как кот", танцует в советском подвале с книжкой в руке (веселый обман ожидания "в руках его вальтер... Скотт", таящий в себе метафору "книга=оружие"), а потом умирает, но на самом деле не умирает - "и смотрит печально в окно, // и смотрит тревожно в окно". Этот старый Магистр (по-видимому, подразумевается кое-кто из магов Южинского подполья, их было там предостаточно) - реальный антитезис долженствующему замоченным быть в сортире старику Козлодоеву. Много лет спустя Дугин предложит Курехину нарезать классный кат-ап: мол, не перемешать ли старые "романтические" песни БэГэ с его же нынешними самодовольными гуруанскими телегами? И Курехин ответит: "Не поймут".
Следующим треком идет "Пубертатная революция": отвязная чистяковщинка в голосе до "Ноля", агрессивно пририфмованная к поллюциям "Революция" до "Гражданской обороны", мамоновский хаос и сюр с abacdede-строфой до петиных метафизических "триста минут сэ-эк-са" и "..завелось та-ко-е" (хочется по старинке крикнуть: "отец родной"). Действительно, в русском роке много писалось о том, как ребят не по-детски колбасит. Но не всегда за этим "человеческим, слишком человеческим", колбашением так явственно была видна тонкая, субтильная реальность Инициации. Предположительная реальная цепочка, связывающая Мамонова с Зиверсом - Шумов и Головин.
Формат авторской песни не только расширяется Зиверсом в сторону рока, но и углубляется в сторону реальных ее корней. В русском контексте это отчасти романсы (с той лишь поправкой, что их исполняли не авторы), а еще в большей степени Вертинский, чью стилизованно-декадентскую образность развивали, каждый по-своему, и Гребень, и Хвост, и Щерба. Или даже не Вертинский, а Северянин, с ником, похожим на "сладкое слово Nord" и с "эго-футуризмом" абсолютно суверенным, как "ур-реализм" Зиверса и Штернберга. Дэкадэнтская кокэтливая "элэгантная коляска" Игоря Северянина (та, что в элэктрическом биэньи эластично шэлэстэла) доведена у Зиверса до самого немыслимого метафизического порога. "О романтический нарцысс... // О эонический нацызм... // зрачки запрэтных орхидэй // Его зовут в эфирный сэкс", "О эротический каприз...", "О эйфорический цынизм...". "Изнеженно-нэфритовый фашыст...". "Пэрвэртные духи, меха мадам Тюдор, // Стерильный блеск токсических планэт...". "Стер-рвятник параноидальных сфэр-р, Слепой бэрилл-л дэлириумных стэлл-л...". Короче, "с бутонов нераскрывшихся нарцыссов // Слетало дэкадэнтское Ништо".
Европейский исток АП, не всегда ей самою осознаваемый, - это французский шансон, по крайней мере в его наиболее продвинутых версиях. Не случайно один прозрачно намекал на Вийона, другой постоянно ездил в Париж и пел с оркестром Поля Мориа, а какой-нибудь там Суханов перекладывал на музыку какого-нибудь там Верлена. У Хвоста, с его наивно-макабрическим русским вийонством ("Ах, зачем я был повешен, Бо-оже, // Cам не знаю как подвешен, Бо-оже, // Cам не знаю как привешен"), с брассансовскими Trompetes de la Renome, переведенными более вольно, чем у Фрейдкина, с народным Нантским узником, французский след выглядит сильнее отрефлектированным, осознавшим свою связь с высокой поэзией, с Бодлером-Верленом-Рембо. Французский мир важен и для Зиверса, который пристально и беспокойно вглядывается туда, где "... плакал Нотр-Дам // па-а вам, па-а вам, ма-адам...". Во многих его песнях откровенно господствует смешенье языков: "Ах, Элэн, ах, Элэн, // у э та роб де матэн?", "Тебя ждет твоя вуаль, тебя ждет та виль наталь...". Какой-то "непроявленный" французский шансон распознается во многих интонациях Зиверса. Но не тот, типа Азнавура, даже не глум и кощун Брассанс, и не Брель, нет, не софт. Вернее всего - это дух иных, тогда еще потаенных исполнителей. Архетипический сhancon par excellence.
И вот мы с вами по этому ложному французскому следу выруливаем прямехонько на иные, забытые тропы. И едем по этим тропам, и слушаем как поет Ганс Зиверс с очаровательными куртуазно-авантажными интонациями Андрея Миронова:
В прекрасном утреннем настроеньи
В небесно-голубом кадиллаке
Мы едем по дорогам Европы,
Где так прекрасен утренний свет.
Небесно-голубые фашисты
Приветствуют нас правой рукою,
Ты даришь им лукавые взгляды
И радостно смеешься в ответ.
Небесно-голубые фашисты
В небесно-голубом кадиллаке,
На их повязках страшные знаки,
А в руках огромные коты
(Кадиллак).
"Мы едем по дорогам Европы..." - Европы сокровенной, потаенной, эзотерической. В лапах быка-Юпитера, которому все позволено, ей снятся страшные сны. Про что они? Про партию с Астаротом в "тарок" - "на вселенные и миры". Про фею "Аннабель" в "волшебном замке Мальдорор": "... и посиневший детский труп // Баюкает она...". Про сакраментальные игры на острове Лесбос, где "ца-арство партэ-э-эногэнэ-э-эза". Про то, как "любовался Вашим белым телом // Висящий в темноте хрустальный глаз". Про непорочное зачатье от дьявола. Про структуры алхимической мысли. Про небесно-голубой кадиллак, красный лимузин, черный вальтер, оранжевых и розовых врагов, малинового человечка, про страну фиолетовых фей и про пурпурный цвет, который ищет красивая дама в саду Гесперид. Про трагического "нефритового фашиста", которого ждет ночь длинных ножей. Про "воспаленно-томный шелк" актрисы-француженки, на которую идут "дивизии СА". Про черную сарацинку и белую розу. Про инфернальные трипы с хищной Матерью или с птицей Гарпией. Про маркиза де Сада, у которого "...поцелуи из ада, // слаще сладкого яда" и у которого "ваши дети кричат по ночам одно слово: не надо". Про беззубую старушку Европу, она же крошка Элен, доигравшаяся в свои инфантильно-инфернальные игры. "До свиданья, Элен, // Будет вечен твой плен // В хороводе волков и гиен-н-н... // Будут крышки гробов, // Будет скрежет зубов, // И тягучая де-етская кро-овь...".
Вам страшно? Вам неприятно? Вам скучно? Вам хочется отшатнуться: "Фашисты, наветы какие-то... Оно нам надо?" Дорогие гуманитарии, протрите очки. Перечитайте конспекты, которые делали в университете. Это же ваша "история европейской литературы", любимая зарубежка, n'est-ce pas? Только, может быть, раньше вы не обращали внимания, что у нее внутри.
На голубой браслет
Капала тишина.
Мне подарил violette
Мастер злого сна.
Мне подарил violette
Парадоксальных грез,
Ласковый, как ответ
На самый страшный вопрос.
Я очень долго спал
Среди старинных книг,
И по ночам качал
Le berceau metaphysique.
Я очень долго шел
В трансцендентальных снах,
И наконец расцвел
Violette на моих губах.
Violette - неоновый свет,
Шепот умерших господ,
Violette - пурпурный бред,
В тайнах зеркальных вод
(Violette).
Наша Европа. Она всегда рвалась туда, к "тайнам зеркальных вод". И сейчас немножечко еще рвется. Те же Фуко, Батай - не просто "постмодернисты". Они духовидцы, медиумы, трансцендентные метаполитики. Америка уже отказалась от всего этого, а Европа еще тоскует. И тут возникает догадка: а вдруг это даже и не Европа вовсе, а ее воплощенное подсознанье - Россия?
России в этих песнях почти что нет. Только есть магистр в советском подвале, мельком - милиционер, дядя Ваня и бедная Лиза из школьной программы в "Пубертатной революции". Еще потусторонняя Москва-1982 в одноименной песне и какие-то очень смутные тени Евразии в "Золушке". Русский язык лишь поверхность, прозрачная скорлупа: ноуменальный Ганс Зиверс поет не по-русски. Он поет по-всеевропейски, на языке "проклятых поэтов", Лотреамона, Батая, Серрано, Эволы, Майринка, Эверса, Кроули и странствующего по Европе инкогнито безумного Эдгара Поэ. На метаязыке традиции - не случайно манифестированном как русский: именно русский есть "всеевропеец" и будущее Европы, именно в нем исполнение фиолетовых и сиреневых снов ее.
Где же он, что сейчас делает? Будут ли новые песни?
Хочу еще Ганса Зиверса!
http://old.russ.ru/culture/song/20000928.html
http://rusplt.ru/society/debranskaya-10104.html
Евгения Дебрянская об Александре Дугине:
"Возьмем Дугина, он же, в принципе, говорит о вещах, которые никогда не сбудутся, о которых он только грезит и мечтает. Им движет мечта Кампанеллы — «Город Солнца» наших дней. От всей души желаю ему оставаться таким, какой он есть. Не думаю, что у Саши есть какие-то корыстные цели, на самом деле он идеалист и романтик."
Подробнее http://rusplt.ru/society/debranskaya-10104.html
