Отрывок из дневника князя Николая Борисовича Голицына - о перепетиях военной службы, тяготах французских солдат, о внезапно наступившей зиме.

Для предупреждения неприятеля на большой Смоленской дороге нам предписано было идти на Вязьму, через город Медынь. Удивительно, что Наполеон не избрал этой дороги, кратчайшей и не разоренной. Октября 22-го мы явились в нескольких верстах от Вязьмы. Корпус Милорадовича сильно теснил Французского Маршала Даву; мы ударили ему во фланг и довершили его поражение.

Вечером мы заняли Вязьму, объятую пламенем. Неприятель набросал гранат в дома; их треск был слышен во всех частях города, в продолжении целой ночи. Здесь представляется одно замечательное обстоятельство, которое ясно показывает, что перст Божий назначил французскую армию к истреблению. Сражение под Вязьмой происходило 22 октября, в прекрасную теплую погоду при ярком солнце. Мы даже досадовали, что такое благоприятное время дозволит Наполеону уйти от русских морозов. Но в ночи того же самого дня показывается снег, подымается сильная метель, и мороз в 18 градусов внезапно, как будто волшебным образом, появившийся, установляет жестокую зиму, которая, к несчастью французской армии, после того не прекращалась. Найдутся ли после того еще слепые, которые скажут, что это было действие одного только случая, или русского климата?
<…>
23-го мы продолжали преследование и беспрестанно встречали ужаснейшие картины разрушения. На каждом шагу нам попадались несчастные остолбеневшие от холода; они сначала шатались как пьяные, потому что мороз добрался до мозга, и потом падали мертвые; другие сидели около огня, в страшном оцепенении, не замечая что их ноги, которые они хотели отогреть, превратились в уголь. Многие бросались с жадностью на старую падаль. Я видел, о ужас, как некоторые из них, дотащившись до мертвого тела терзали его зубами, и старались утолить этой отвратительной пищей голод, который их мучил. Если что-нибудь могло бы развлечь от столь горестных зрелищ, то это был вид разнообразных одежд, набранных из возимой с собой московской добычи, которые без различия полов, которым они принадлежали, были накинуты то на головы, то на плечи и представляли картину, которая во всяком другом случае могла бы развеселить. Но та мысль, что под всеми этими пестрыми и шутовскими нарядами мучились несчастные, которые боролись с терзаниями голода и холода и осуждены были на неминуемую погибель, придавала этому отвратительному маскараду плачевный и страшный вид, располагающий более к страданию и размышлению о превратности земного счастья. Мы не могли подать никакой помощи этим страдальцам, потому что сами имели нужду в необходимых потребностях жизни, идучи по дороге, опустошаемой каждый день с начала кампании. Я сам целую неделю довольствовался простыми сухарями и хлебной водкой, которая нечаянно случилась у маркитанта: мой генерал никогда не держал у себя стола во время похода.

Ночь 26-го октября была для меня самая ужасная. Мы целый день дрались под Дорогобужем, вытеснили неприятеля из занятого им укрепления и отбили многих наших пленных, в том числе конной гвардии Полковника Саковнина и поручика князя Петра Голицына, а ночь я провел на биваках, в снегу, в трескучий мороз, при сильном ветре, без соломы, без дров и без пищи. У меня не было даже теплой одежды, потому что, находясь всегда в действии и в передовых войсках, я не имел  даже возможности запастись вещами, нужными для зимы, внезапно появившейся. Труды этой кампании имели влияние на мое здоровье и оставили в нем следы до сих пор. Но кто мог жаловаться на свои страдания при виде страданий французской армии! По причине недостатка в съестных припасах нас сменили свежие войска, а мы, не доходя до Смоленска, поворотили в Кобызево проселочной дорогой, по которой продолжали путь без важных происшествий.

Однако в это время, мне случалось делать такие утомительные поездки, по приказанию моего генерала, что однажды я проскакал около восьмидесяти верст верхом на одной и той же лошади и, наконец, заехал в глубокий снег, откуда не мог ее уже вытащить; я был один в невообразимой снежной пустыне. К счастью моему, отставший фургон из главной квартиры, заблудившись, проезжая этим местом, вывел меня из ужасного положения, в котором оставалось только замерзнуть. 

Источник: Офицерские записки или воспоминания о походах 1812, 1813 и 1814 годов князя Н.Б. Голицына. Москва, в типографии Августа Семена, при Императорской Медико-Хирургической Академии. 1838