Онлайн конференция

Преступление в Казани: причины и первые выводы

Преступление, совершённое сотрудниками полиции в Казани, шокировало всю страну и стало поводом для проверки деятельности всего республиканского МВД Татарстана. Каковы причины совершения таких преступлений? Какие первые выводы из ситуации можно сделать сегодня? Что могло спровоцировать действия сотрудников полиции? Как предупредить повторение таких событий в дальнейшем? По итогам своей поездки в Казань на эти и другие вопросы ответил член Общественного совета при МВД РФ, главный психиатр города Москвы, заведующий кафедрой психиатрии, наркологии и психотерапии МГМСУ, доктор медицинских наук, профессор Борис ЦЫГАНКОВ.
Ответы на вопросы
Александр:

Борис Дмитриевич, расскажите, пожалуйста, по итогам вашего визита каковы причины случившегося? И какие уже первые выводы можно сделать из ситуации?

Борис Цыганков:

Полностью, конечно, я причины не могу определить, потому что я не знаю достаточно тонко внешние факторы, которые влияют на этих полицейских, на их поведение, которые их подталкивают к таким формам проведения или допроса, или еще чего-то такого. Этих условий я не знаю. Я могу говорить только о психологическом состоянии предположительно тех офицеров, которые сейчас находятся под стражей. И я высказывал свою точку зрения о том, что система отбора и прием на работу – она, может быть, несколько снижает планку, которая требуется для такой сложной работы как криминальная, уголовная полиция. И люди, прошедшие первый психологический отбор, психодиагностику – там из шестерых, фигурантов четыре оказались те люди, которые... Ну, на одного нет полностью документов, а три-то точно были условно годные для службы в органах внутренних дел. И, на мой взгляд, что это один глубокий контакт с психологами, психодиагностическая оценка в дальнейшем в динамике просто не проводилась. Есть такое понятие "деформация личности". Люди, которые работают в особо напряженных, экстремальных условиях, критических условиях... Личность может трансформироваться. Если в ней что-то заложено отрицательное, то в отрицательных условиях она и проявляется. Недавно был тоже такой круглый стол, где Патриарх Руси Кирилл объяснил более образно, чем объясняю я как психиатр, как психолог, что существует психологическая адаптация, психологические резервы. Он объяснил проще. Что люди работают с инфекционными больными, и что у одного хорошие врожденные иммунитеты, и он закалялся все время, приобретая еще более устойчивый иммунитет, он и не заражается. А люди с ослабленным иммунитетом, находясь среди пораженных тяжелой инфекцией больных, они подвержены заражению и приобретают часть черт поведения, формы этих больных людей. Они общаются с бандитами, маргинальными слоями общества, в условиях опасности, агрессии, взаимной опасности. Поэтому, мне кажется, это как раз очень образный вариант, что ряд психологических людей, которые не очень устойчивые, они тем более приходят на службу в совсем юном возрасте, в 18 лет, после школы, в 17-18 лет. И если они находятся в условиях неблагоприятных, не дифференцированного труда, повышенных нагрузок психоэмоциональных, физических, психических, то, конечно, эти происходят поведенческие срывы психологического характера. Я дал предложение по поводу того, чтобы психологический контроль был динамичный, чтобы сведения о психологическом наблюдении и наблюдении командира поступали психиатрам, которые ежегодно проводят диспансеризацию. То есть полный объем информации психодиагностической плюс поведенческой – он бы, конечно, мог бы предотвращать, если бы своевременно психиатры, психотерапевты тоже включались, и позволяли бы этим людям вернуться к нормальной форме поведения, находили подходы для такой регуляции их психофизиологического состояния. А, возможно, на ранних этапах ставили бы уже заболевания под хронологическое развитие личности. Потому что люди могут быть акцентуанты так называемые, какие-то особые вкрапления в личности, но они потом в неблагоприятных условиях дают развитие, которое становится уже психопатическим. И если бы психиатры участвовали и были более информированы, то или корригировали эти черты личности, или рекомендовали переход на какую-то другую форму занятости или внутри, или вовне органов внутренних дел. Я таким образом вижу причины этой ситуации.

Sergey Aleksandrov:

Почему только это преступление в Казани шокировало всю страну? Ежедневно в стране совершаются сотни аналогичных преступлений.

Борис Цыганков:

Ну, я не знаю. Меня часто шокируют. И когда слушаешь новости ЧП, криминальную хронику, меня шокируют многие преступления, не только в структуре МВД, в обществе происходят очень жестокие убийства. И вообще, с девяностых годов мы все время слушаем, и нас готовят к этим жестокостям. Мы слушали в девяностые годы – заказные убийства, какие-то банды, которые столкнулись, много погибших. Сейчас идут такие серийные фильмы, которые все время основаны на жестокости. И они тоже поражают. Почему показывают? Везде стрельба, везде убийства. Общество настолько привыкает с экрана, новостей, газет, что должно быть что-то сверхъестественное, чтобы всколыхнуть. Наверное, здесь всколыхнуло то, что... И меня тоже это поразило, потому что 4 очень крепких молодых ребят, 25-26 лет, спортсмены. И жертва – 51 год человеку, очень ослабленный, алкоголик, еще с тяжелой биографией, который, конечно, беззащитный по сравнению с этими ребятами. И, наверное, вот это больше всего всколыхнуло, людей поразило, что кто-то, попав в какие-то условия, может быть совершенно не защищен. Но меня часто и другое поражает. Я не знаю, у нас периодически общество хочет в чем-то разобраться. Потому что на фоне частых информационных неблагоприятных вещей, агрессивности против личности возмущается, а потом общество за что-то цепляется и пытается... Мне кажется, это идет волнами. Но хотя уже общий фон настроений в обществе тревожный, потому что много преступлений против личности. Нет такого барьера, тормоза, который бы остановил человека, что личность – это священное, что посягать на здоровье и жизнь человека – это вообще против бога, против человеческой сущности. И вот этого тормоза в обществе почему-то нет.

Просто гость:

Как вы считаете, нужно ли вернуть принудительное лечение психически больных людей? Ведь сейчас их лечат только с их же согласия или если они опасны для окружающих. Но зачем ждать, пока псих кого-то убьет? Может быть лучше просто лечить?

Борис Цыганков:

Вопрос поставлен не совсем корректно. Вы, наверное, имели в виду недобровольную госпитализацию. У нас есть принудительная госпитализация только по суду, если человек совершил правонарушение. И если экспертиза признает, и суд это тоже признает, экспертиза ставит вопрос о том, что человек совершал свое преступление, будучи психически нездоровым, и ставится диагноз, что он был невменяем. И человек подвергается лечебному процессу, в плане принудительного лечения. Принудительное лечение тоже зависит от степени совершенного правонарушения, и оно может не иметь каких-то определённых рамок. Начало оно имеет, а конца может не иметь, потому что в зависимости от психического состояния человека, прогноза течения болезни, от степени опасности для окружающих, лечение может быть растянуто на всю жизнь. Ну, например, у нас есть специализированная больница для принудительного лечения с интенсивным наблюдением, где находятся люди, представляющие особую опасность для окружающих. Это обычно серийные убийцы и так далее, которые признаны невменяемыми. Есть больницы принудительного лечения общего типа, где люди совершили не столь тяжкие преступления, не столь опасны для общества, и их заболевания носят более благоприятный характер, они не столь опасны. Есть больницы специализированные, но не интенсивные, а просто наблюдения, специализированные больницы, где люди могут быть и с серьезными преступлениями, но не столь опасны, как я сказал, как больные с интенсивным наблюдением. Есть 2 формы недобровольной госпитализации, когда сам пациент не хочет госпитализироваться, но врачи решают, что он должен проходить лечение. Основным критерием является то, что человек должен быть опасен или для себя, или для окружающих. Ну, есть третья форма, это когда человек по своему психическому состоянию, в тяжесть своего психического состояния не может себя обслужить и это может привести к его смерти. Ну, допустим, не может себя накормить, не может себе оказать лечебную помощь в случае необходимости, когда он беспомощен, и это может привести к тяжелым последствиям. Но это целая процедура. Требуется, во-первых, коллегиальное решение в течение суток, потом обращение в региональный суд, в который врачи обращаются и объясняют, почему необходимо недобровольное решение. Но это никаким образом не связано с криминальными формами поведения. То есть человек может ничего не совершать, он может думать о том, что он не хочет жить, и говорить, что он ощущает, что сейчас покончит жизнь самоубийством. И для того, чтобы этого не произошло, он может быть недобровольно госпитализирован. Или слышать голоса, допустим, приказывающие себя убить или убить окружающих. И врач понимает, что если человека не госпитализировать, то он может перестать сопротивляться этим голосам или этому бреду, и совершить агрессию, аутоагрессию или гетероагрессию. И врач решает, что недобровольная госпитализация будет в пользу больного и в пользу общества. Но это никак не связано с криминальным поведением. Психически больные люди, которые перенесли болезнь, они не совершают в процентном соотношении больше преступлений, чем люди психически здоровые. Поэтому я не думаю, что какую-то особую опасность представляют люди, которые перенесли какие-то болезни. Огромное количество людей больных, в самых тяжелых психозах всегда имеют тормоза, и против личности никогда не позволят себе агрессию. Они могут высказывать что-то, но не позволят – это внутренняя культура часто, бывает, их останавливает.

Михаил:

Доброго дня Борис Дмитриевич, мой вопрос таков: Как вы расцениваете возможность возрождения в ближайшие годы доверия народа, нас простых смертных к полиции? Спасибо!

Борис Цыганков:

Я беседовал с родственниками, смотрел дела. Очень долго беседовал с министром внутренних дел Татарстана Сафаровым. На меня он произвел впечатление. Человек очень интеллигентный по своему содержанию, глубоко знающий свою специальность, очень глубоко переживающий всю эту ситуацию, который на меня смотрел как профессионал и тоже пытался понять, в чем проблема такой формы нарушенного поведения у молодых ребят, который много сделал для полиции. И он ищет эти все формы, как их поддержать, что сделать. Ну, наверное, тоже не все успевает, формы меняются, требования меняются. Но он искренне заинтересованный. Я неоднократно как член Общественного совета слушал выступления Рашида Гумаровича. Я выхожу после этого совета, я уверен, что, все-таки, что-то изменится, потому что он настолько искренен, глубоко переживает и желает все это сделать. Но, наверное, так быстро ничего невозможно повернуть. Но я всегда после совета выхожу, думаю, что должно получиться. Должно получиться, потому что верхняя структура, руководство понимает, что так нельзя, что нужно что-то менять, наряду с профессионализмом нужна человечность и человеколюбие, которое произнес Рашид Гумарович. Он, конечно, считает, что профессионализм и гуманность не могут быть разорваны. То есть, занимаясь даже самыми тяжелыми преступниками... Во-первых, преступником нельзя его назвать, пока не будет доказано и суд не признает. Но занимаясь человеком, он должен быть гуманным к этим людям, пока вообще не доказано что-то. И, конечно, наверное, он правильно это понимает. Он пытается это передвинуть и сдвинуть. В университетах пытаются увеличить количество программ по этике. Ну, вот, в медицине есть биоэтика медицины. Наверное, больше уделять внимание разделу этики или поведенческой деонтологии в полиции. То есть эти разделы должны быть. У меня есть чувство уверенности, что руководителям это все тоже надоело, они переживают, они такие же люди, как и все мы. Если каждый день такой стресс случается там и сям, явно, что это не может никому нравиться, им тем более в 100 раз больше, чем нам не нравится, и они ищут все формы, чтобы оказать эту помощь, убрать негативные стороны и повысить доверие людей к своей работе, к своей системе. Мне кажется, у них получится, все-таки. Но только не так быстро, наверное, не в один день.

Светлана:

Уважаемый Борис Дмитриевич, какую линию поведения следует занять, если сотрудник внутренних дел проявляет агрессию? Как обезопасить себя в данном случае?

Борис Цыганков:

Ну, мне кажется, есть только один вариант. Человек все-таки, попадает в официальные властные органы, которые наделены какой-то определенной властью. И человек может только сдержанным быть, мне кажется, не проявлять ответную агрессивность. Если их провоцирует на это сотрудник МВД и ведет себя не тактично, мне кажется, только спокойствие и требование адвоката, родственника. В спокойной форме требование своих прав, которые гарантированы нам Конституцией, без перехода на агрессию и угрозы, мне кажется, это единственный правильный путь для предотвращения взаимного агрессивного поведения

Александр:

Стало известно, что председатель Следственного Комитета России Александр Бастрыкин поручил проработать вопрос по созданию отдельного подразделения в структуре Следственного комитета для расследования уголовных дел в отношении полицейских. Как вы относитесь к этой инициативе? Поможет ли она преодолеть, переломить ситуацию? И вообще станет ли она чем-то позитивным в отношениях общества и Министерства внутренних дел?

Борис Цыганков:

Это выходит за рамки моей профессиональной подготовленности. Но вообще чем больше контроль, на мой взгляд, чем больше контроль общественности, больше доступности адвокатов, общественных организаций, правозащитных организаций к нашим правам, мне кажется, тем лучше. Хотя, мне кажется, в прокуратуре есть какие-то отделы по контролю за действиями полиции. Мне кажется эта открытость, контроль со стороны разных структур – они, конечно, защищают нас в наших правах. И адвокатура, которая, наверное, мало работает, мне кажется. Опять-таки, по моей информации из фильмов зарубежных, задержанный человек не отвечает, пока не будет приглашен его адвокат личный. И время приостанавливается, пока не придет адвокат. Если у него нет адвоката, ему подыскивают адвоката. Присутствие даже самого адвоката с первых минут – оно уже человека защищает. Плюс возможно приглашение каких-то следственных органов из прокуратуры, которые могли бы принять участие тоже в дознании, если человек захотел бы именно их пригласить дополнительно. Мне кажется, любая форма защиты – она очень хороша, что это ограничивает неадекватную форму поведения со стороны тех, у кого есть сила и элементы безнаказанности, закрытости. Закрытость – она представляет безнаказанность, и поведение становится более расторможенным. Даже тяжелые психопаты, которые у нас в клинических наблюдениях, в условиях контроля ведут себя вот так, а если нет контроля, ведут себя по-другому. То есть это свойство такое психопатической личности. Если вдруг мы попадаем в зависимость от психопатической личности с агрессивностью и жестокостью, то только контроль, гласность может оградить от этих неадекватных действий.

Маша:

Можете ли вы прокомментировать ситуацию с убийством 9- месячной девочки в Брянске? Ее мать и сожитель - это психически больные люди? Или просто моральные уроды? Как оценивать их поступки: то, что мужчина в гневе выбросил ребенка из кроватки, то, что он не давал матери сутки к ней подойти или вызвать врача, и вообще вся эта инсценировка?

Борис Цыганков:

На мой взгляд, тоже выходит за рамки человеческого представления об отношении к ребенку, к близким. То есть ситуация выходит за рамки представления нормального человека. Ну а говорить, совершил ли это психический больной или это просто случайность, пьянство, там, или какая-то нарушенная форма агрессивного поведения (ребенок мог кричать и так далее)... Мне кажется, это только судебно-психиатрическая экспертиза может сказать, что это вообще? Такая вот извращенная жестокость у человека, который, как бы, вменяемый, но просто жестокий, нетерпимый? Или это психическое расстройство, помрачение сознания, может, какие-то галлюцинации, бред? Трудно комментировать по одному внешнему проявлению. То считаешь каннибалами, то убийцами, без мотива, без реальной необходимости совершения. Ну, это, в общем, криминальная хроника. Они, с одной стороны, считаются с точки зрения психиатрии, у них нет психических расстройств, которые выходят в рамках психозов, но личностные изъяны какие-то существуют, потому что трудно себе представить, чтобы нормальный человек посягнул на жизнь младенца. Это вообще выходит за рамки морали любой человеческой культуры, мне кажется, любого уровня развития, от первобытного до сегодняшнего дня в любой цивилизации ребенок – священный, все пытаются помочь. В общем, я не знаю, как прокомментировать правильно, что это такое. Конечно, они будут проходить судебно-психиатрическую экспертизу, потому что трудно найти какую-то корыстную мотивацию для такого поступка по отношению к ребенку, кроме как гнева, ненависти. Поэтому они должны пройти (и мать, и отчим), конечно, очень глубинную психиатрическую экспертизу, чтобы понять, что в них заложено.

 

Мнение участников конференции может не совпадать с позицией редакции.