Путешествие в «Камергерский переулок»

Пишете ли Вы сейчас что-нибудь? Или в ближайшем будущем планируете писать новый роман? Можете рассказать, что это будет?
Я уже два года пишу роман под условным названием "Лягушки", это фантасмагория, связанная с московской жизнью, но не только. Больше половины, мне кажется, я написал. Вчера закончил 34 главу.
Добрый день! Скажите, пожалуйста, "Камергерский переулок" - это вымысел или сборник реальных наблюдений?
Вся литература - вымысел, и в то же время это результат твоих житейских наблюдений, твоей жизни вообще, твоих житейских страстей, привязанностей и так далее. Есть строго документальная литература, где автор не имеет права ни словечка лишнего сказать, чтобы не обидеть, не оскорбить, не исказить действительность. А есть художественная проза, которой точного перевода житейской ситуации быть не может.
Уважаемый Владимир Викторович, добрый день! Скажите, Вы не приходите в ужас от современного общества, современной морали, современных устоев? Вам не кажется, что люди с каждым годом становятся злее, жестче и аморальнее? Вы почувствовали некий духовный провал вокруг себя?
Вокруг себя никакого духовного провала не чувствую, потому что живу среди людей, мне приятных, это очень достойные люди самых разных слоев общества - и художники, и артисты, и люди самых простых профессий. Что касается ужаса от современного общества, то я человек, чье детство прошло в войну и после войны, когда казалось вообще, что хуже ничего не бывает, так что все, что происходило дальше, казалось каким-то повышением совершенства жизни. Я был в пионерских лагерях, мы жили в бараках на берегу канала имени Москвы, потом оказалось, что это были бараки каналостроевцев, которые после были уничтожены. А нам казалось, что мы жили в каких-то роскошных условиях, дети, выросшие в коммуналках. Нам казалось, что мы самые счастливые дети, потому что росли в Советской стране. До того мы привыкли ко всяким тяготам и лишениям, что сейчас ничего не удивляет. Действительно расстраивает, что люди стали злее, эгоистичнее, но они поставлены в такие условия, что добывают средства к существованию. Потом еще Москва притягивает такое количество авантюристов, непорядочных людей, которые ищут здесь легких денег, богатых мужей, что они искажают, может быть в значительной степени, суть нашего города и нравы его. Но это все так и должно происходить, и происходило, видимо, во многих столицах мира. То есть ужаса я перед жизнью не испытываю, потому что занят своим делом и знаю, что есть вокруг люди порядочные.
В одном из своих интервью Вы признавались в интересе и любви к сказкам. Стараетесь ли Вы специально привнести некоторую сказочность в свои произведения или оно получается самостоятельно, без нарочного настроя и усилий?
Это опять же свойство натуры человека. Есть жесткие реалисты, которые во всем видят чистую материю, и есть люди, которые живут воображением, и оно им нисколько не мешает. Я как раз отношусь ко второй породе людей, с детства любил сказки. В тех обстоятельствах, в которых я рос, в пять лет испытал бомбежки, поступив в первый класс, попал в Большой театр на дебют М.Плисецкой. Если бы в нашей жизни не было «Щелкунчика», «Багдадского вора» в кино, то жить было бы очень скучно. Но помимо всего прочего, привязанность к сказке, к фантазийному изображению мира - без этого я себя не представляю, это моя натура. Если первые мои произведения были написаны, когда я работал в «Комсомольской правде» корреспондентом, очеркистом, основаны на реальных событиях. Роман с тяжелой судьбой «Происшествие в Никольском» был основан на реальной истории. Я знал от начала до конца, что произошло. Но все равно я писал других людей, не тех, с которыми реальные события произошли, а имея прототипами людей, мне более знакомых. А после натура требовала какого-то выхода, задавленная этим бытом, трагическими обстоятельствами романа, я неожиданно стал писать рассказ "Что-то зазвенело" о любви домового к реальной женщине. Я понял, что мне это интересно. Если бы не было этого рассказа, не было бы и романа «Альтист Данилов». В этом романе прототипами также были знакомые, реальные люди. После этого все произведения, «Бубновый валет», «Аптека», «Камергерский переулок», и сейчас роман, который пишу под условным названием Лягушки - все они написаны в жанре магического реализма, но это традиция, которая существует с начала мировой литературы, начиная с «Золотого осла» Апулея, Рабле, Сервантеса, Свифта, Метьюрина с его «Скитальцем». Естественно, Гоффман, один из величайших в мировой литературе, Гоголь, Булгаков. Вот эти люди создали романтическое направление в литературе, очень близкое мне по возможностям передать свою личность, свое миропонимание.
Добрый день! А сейчас у Вас есть какое-нибудь любимое место, вроде той закусочной в Камергерском?
Есть. Называется это Рюмочная напротив консерватории. Рюмочная - это условное название, здесь отдана дань жанру общепита. Вокруг Рюмочной - консерватория, ГИТИС, Театр Маяковского, театр Розовского, театр на Малой Бронной, Литинститут недалеко, поэтому публика собирается интересная. Она работает с 1896 года, она называлась тогда Кухмистерская, ровесница Художественного театра. Станиславский, который проживал там недалеко, в Леонтьевском переулке, захаживал, и Нейгауз, знаменитый пианист, звонил из Консерватории своему приятелю, знаменитому актеру, режиссеру Охлопкову, главному режиссеру театра Революции, и предлагал зайти с утра в «аптеку», имелось в виду это заведение. Было когда-то у нас место общения в доме литераторов, но сейчас закрыто это заведение.
Владимир Викторович, Вы же продолжаете работать в Литинституте? Вас радуют Ваши студенты?
У меня сейчас четвертый выпуск, и все эти семинары по-разному проходили. На второй семинар у меня студенты уже на третьем курсе имели книги, 19 человек окончили с дипломами, 9 человек с отличием и стали членами Союза Писателей. А вот последний выпуск меня разочаровал, но вот сейчас накануне диплома ребята оставшиеся, там человек 7 из 24 остались, начали что-то писать. А до этого - по непонятным обстоятельствам, видно, поступали они в Литинститут. Чтобы стать писателем, нужна потребность все время писать. Ты должен писать столько, сколько графоман, но профессионально. А эти страниц по пять в год писали.
Вы считаете себя "модным" писателем?
Нет, не считаю, я действительно был года два или три после публикации «Альтиста Данилова», примерно с 1980 по 1983 год человеком, оказавшимся в моде, поэтому все эти «медные трубы» испытал. Мне показалось, что это очень утомительное дело, и к хорошему не приведет. Поэтому и не писал эти годы. Ничего интересного в том, чтобы быть модным писателем, не оказалось. Часто кажется, что вещь, которую написал, вызовет большой резонанс. Например, мой роман «Валет». Но этого не случается почему-то. А вот «Камергерский переулок» вызвал неожиданный интерес. Модным писателем легко и приятно побыть, а потом вспоминать об этом, об этих веселых годах не очень замечательно. Сейчас отношение к роману «Камергерский переулок» я оцениваю как интерес читательский, а не мода. А в те годы мода - это сразу книга в дефиците, на нее можно менять продукты и что хочешь.
Люди из Вашего романа "Камергерский переулок" реальны? Вы их действительно видели или это собирательные образы, или Вы их всех придумали?
И да, и нет. Есть чисто собирательные образы, как персонаж Соломатин. Есть персонажи, которых я все-таки танцевал от реальных людей, как, в частности, нюхатель Сева. Есть телеведущий Мельников, в котором тоже угадывается, кого я имел в виду, хотя в нем слились два или три человека. Есть совершенно реальные люди, как местный житель, босиком заходивший в закусочную. Девушки, которые стояли там, в Газетном переулке их развозили, тоже их приводили греться в закусочную, и было напротив Художественного театра кафе, вот они там грелись по 15 минут. Буфетчица Даша - это собирательный образ из двух барменш из Украины. И есть персонажи придуманные. Но не придумана вся атмосфера, энергетика Камергерского. Там действительно в этом доме, где закусочная размещалась, горела пастернаковская свеча. Там же нашли рукопись «Тихого Дона». Напротив дом, где умер Прокофьев, и его нельзя было вывезти, потому что в этот день умер Сталин. Там же рядом театр. Пешком туда приходили из Кремля два друга, Сталин и Бухарин, сидели в публике, без всякой охраны, уходили тоже так же, без охраны. Никто им не аплодировал. В театре присутствовали Чехов, Горький, Булгаков. То есть это сгусток московской энергии. Рядом был Георгиевский монастырь, где останки Марфы Собакиной были обнаружены, будто она вчера умерла. Это и было толчком для меня к написанию романа о Камергерском, где могут происходить самые невероятные события.
Номинирование на "Большую книгу" - это приятное событие для Вас?
Приятное, конечно. Но у нас сейчас очень много развелось номинантов, и это уже чуть ли не кавалер какого-то ордена. В «Камергерском» я упоминаю людей, кто сам себя выставлял на Нобелевскую премию, а затем рассказывал друзьям, что отказался от Нобелевской премии. У меня есть два знакомых, которые так и ходят номинантами, их повсюду объявляют, как номинантов на Нобелевскую премию.
"Альтиста Данилова" называли подражанием Булгакову. Да и в новом произведении "Камергерский переулок" прямо на первых страницах есть о нем упоминание. Действительно ли Булгаков играет весомую роль в вашем творчестве или это только миф?
Это скорее все же миф, потому что я о Булгакове знал со слов своих родителей как об авторе «Дней Турбинных». И слышал о его «Дьяволиаде» и «Роковых яйцах». Конечно, иногда бывает влияние от человека и впечатление от его влияния. Был момент, когда журнал «Латинская Америка», очень хороший журнал по тем временам, там нескольких писателей, в том числе Амираджиби, Отар Чиладзе, Анатолий Ким, и меня в том числе - произвели в ученики Маркеса, от чего я решительно отказался, потому что на человека, который как-то сложился, вновь прочитанные книги могут произвести впечатление, но повлиять не могут. Для меня книги Гоголя, Гофмана вошли в кровь. Для меня больше влияние Гоголя, чем Булгакова. Но получилось так, что были совпадения. И театр имелся в виду, как в «Театральном романе». Однажды «Альтиста Данилова» назвали Булгаковым для бедных. Но Сергей Ермолинский, драматург, сказал, что могут меня так называть только недалекие люди. Иногда подходят со стереотипами, с которыми легче объяснить неожиданное явление. Но к Булгакову я отношусь с величайшим уважением при этом.
Участвуете ли вы в оформлении своих книг. Всегда ли вы довольны тем, как оформлены ваши произведения. Может немного детский вопрос, но нравятся ли вам книги с большим количеством картинок?
Я вообще очень люблю иллюстрированные издания, но просто сейчас это по коммерческим соображениям издательствам не выгодно. Хотя издательство АСТ попыталось сделать в сборнике, где были «Альтист Данилов» и «Аптекарь», нецветные иллюстрации, но они были нехороши. А вот когда печатались, мне понравились иллюстрации Григория Мурышкина. Каждый писатель мечтает об иллюстрации своих произведений. После «Альтиста Данилова» у меня состоялось множество знакомств с художниками и продолжается дружба с ними. В издательстве АСТ вышел у меня шеститомник, художники дарили мне свои работы. Художники из этого издательства придумали давать обложками эти работы. В частности, пять томов вышло с картинами Натальи Нестеровой на обложке, а один том - Татьяны Назаренко. Это мне показалось делом приятным.
Что по-вашему воспринимается читателями лучше: правда, похожая на мистику или мистика , похожая на правду?
Все зависит от степени таланта писателя, и тут неважно, в каком он жанре работает. От таланта и ума собеседника. Мне интересен такой метод. Однажды я побоялся, что будут повторы, и после своего Останкинского триптиха, «Альтист», «Аптекарь» и «Шеврикука», я попытался написать другим языком, это был «Бубновый валет». Там был человек, на меня непохожий, и я с трудом входил в его лексику. А потом события пошли такие, что они не были фантасмагорией, но могли показаться невероятными. От читателя зависит, что он любит. Толстого, Достоевского - все писатели разные.
Мистика из Ваших романов в Вашу реальную жизнь переходит?
Случаются совпадения, которые пугают, или радуют. Так было с «Альтистом Даниловым. Героиня воровала куски лавы из вулкана Шивилуч, предполагая, что из них образуются изумруды. Через три годы я получил вырезку из газеты «Камчатская правда», где сообщалось, что в лаве вулкана обнаружили черный изумруд. Но это мелочь. На меня потом выходили уфологи, пытались с помощью меня связаться с пришельцами, очень много чего происходило. Я заглянул в энциклопедию, чтоб узнать о природе молнии, спародировал энциклопедию, а потом выступал в научном городке, и меня доктор наук спрашивает - а как вы пришли к природе линейной молнии? Они потратили 10 лет, чтобы прийти к тем же выводам. Не можете ли вы пофантазировать о природе шаровой молнии. Делали операцию отцу, он должен был расписаться о согласии. Операция нормально прошла, я еду домой и на полдороге понимаю волнения дня и думаю, вот бы стакан водки. Подходит человек, достает бутылку водки из кармана внутреннего, просит составить компанию. Он достает стакан, я выпиваю, он убирает после этого бутылку и говорит: «А больше вы не хотели». Из «Альтиста» в жизни самого прототипа, но он, как оказалось, был не мой знакомый артист Большого театра, а Бах, потому что потом я объездил все места, связанные с ним и Гофманом и Гете, и понял, что писал про него, - с ним стали происходить события, о которых я писал. Поэтому я испугался за его судьбу и концовку сделал смягченную.
Каким Вы видите Вашего читателя?
Самым разнообразным. После "Альтиста" мне приходилось 200 выступлений иметь в самых разных аудиториях. Самые разные люди читают, читали. Какого-то особенного читателя своего я не вижу. Я знаю, что есть такие люди, которые читают меня, вот они и есть мои читатели.
А может, все же настал час, когда нам надо напомнить о том, что мы мелкие грешники?
Это в "Камергерском переулке" кассирша Людмила Васильевна так говорит, и вроде она не просто кассирша, а некое много чего понимающее существо. Каждому человеку каждый день приходится выслушивать и понимать, что он мелкий грешник. Но это ничего не меняет в его натуре.
Откуда Вы черпаете вдохновение?
Ниоткуда. Вдохновение, по моему понятию, - это сосредоточенность. Мне интересно писать продолжительные произведения, романы. Интересна импровизация, когда ты начинаешь с первой фразы и не знаешь, как поведет себя герой, которого ты пока слабо представляешь. Если по болезни или другим причинам ты из этого состояния сосредоточенности выходишь, то очень трудно потом опять войти. Так было с «Камергерским переулком», когда почти два года я не мог его писать. А когда есть сосредоточенность и в тебе что-то есть как в личности, и диктуют ли тебе Бог или небеса, но иногда действительно я удивляюсь, почему это я написал и как. Но некоторые вещи вполне объяснимы, потому что, когда ты находишься внутри произведения, тебе могут прийти неожиданные соображения. В «Альтисте» у меня есть Синий бык, большой синий бык, который находился под хрустальным куполом. Когда рукопись попала в «Новый мир», он был Красным быком. Там посчитали, что это тонкий намек на Ленина в Мавзолее. Пришлось жене заклеивать все слова «красный», хотя для меня это не имело значения. Он появился совершенно случайно, персонаж сказал - а мне надо побыть в Африке Красным быком. И тогда в голове возникла история про Быка Кармадона, Красного быка. Иногда случайные словечки, рифмы создают импровизационное удовольствие у своего автора. Поэтому я просто пишу, ниоткуда вдохновение не черпаю.
Вы писали "Камергерский переулок" как воспоминание о чем-то? Это немного биография?
Есть там, конечно, воспоминания о чем-то. Потому что я в школе был театралом и с 6 класса был в активе детского театра. Мы не давали стрелять из рогаток во время спектакля и прочее. И очень хорошо узнали ближашие театры изнутри. И детский, и Малый, и Большой, а особенно Художественный. Для меня было праздником, мне выдавали на каникулы денег на билеты, и я пересмотрел многие спектакли по множеству раз. Для меня само понятие - Камергерский переулок - было одним из самых главных в Москве. А потом меня поселили в дом Художественного театра под названием Сверчок, в Газетном переулке, напротив Камергерского. Я поэтому туда часто заходил, многие знакомые появились из Художественного театра. В закусочной рядом с театром проходили творческие встречи и интересные беседы, уже в 90-е годы, когда едва хватало на кружку пива, актеры были полунищие, работы не было, кино все прикрывалось. Прокофьев меня всегда привлекал, но квартиру его я так и не посетил. Я уже говорил про сгусток энергии, творческой, трагедийной. Сейчас приходится жалеть, что все уже по-другому. В романе есть описание, как в нем уже собираются персонажи романов Робски. Первые три романа я написал об Останкине. Тоже совершенно творческое место.
Герои "Камергерского переулка" - просто люди, как везде или именно москвичи? У них есть какие-то свои, исключительно московские черты?
Сейчас очень трудно назвать эти исключительные московские черты. Сейчас все, как в котле, перемешалось, перетопилось. Поэтому многие москвичи приобрели черты, не свойственные послевоенной большой деревни, как питерцы называли Москву. На самом деле за Садовым кольцом начинались деревянные дома. И нравы были, но тогда люди общей нищетой были связаны, друг другу помогали. Не было стычек, интриг. А потом, когда началось расслоения 50-60-х годов, нравы стали проявляться в Москве. Грешить на лимитчиков неохота, потому что есть ядро. Как русский язык может все перемолоть и включить в себя все, так, я думаю, в конце концов московские нравы подчинят себе инородную шваль в отношениях. Хотя это упование очень зыбкое. Так в Ленинграде произошло, когда после войны туда съехались многие люди из северных областей, и город на интеллигентский походил мало. Но потом выработались именно питерские привычки, обычаи.
Писатель – это судьба или профессия?
Судьба, конечно, и никуда от нее не убежишь. Были годы, когда не печатали по 8 лет, и шли в ход произведения с плохим языком, или предисловия к краткому курсу КПСС. Чтобы благополучно жить, надо было подчиняться тем правилам. Это было очень досадно, приходилось жалеть, что другой профессии нет. Но это все во мне перегорело, и что-то сделано такое, чего можно не стыдиться.
Поздравляю Вас с номинацией на "Большую книгу". Как Вы относитесь к литературным премиям? Помогают ли они писателям?
Сейчас у нас развелось такое количество премий, и местных, и каких хочешь, и установленных самими авторами. Так что иногда бывает ироничное отношение к людям, которые премии получают. Есть легенды о тусовках, которые выдают своим людям премии. Если будут возникать премии, которые не дадут никаких поводов сомневаться в их честности, конгениальности, в том, что они созвучны высокому уровню литературы, если заставят себя уважать - то слава Богу. Будут ли они помогать авторам - не знаю. Это будет зависеть от автора. Если ему это нужно для его характера, для судьбы, то замечательно. В материальном положении тоже надо помогать, потому что многие хорошие писатели, из-за того, что их произведения не попадают в коммерческие планы, живут плохо. Насчет Большой книги пока ничего не могу сказать. Предыдущие лауреаты - имена достойные.
А Вы правда относите себя к породе московских зевак? :) Очень понравилась книга "Камергерский переулок", спасибо большое!
Да, действительно. И лентяев, и зевак. По-моему, писатели вообще должны быть лентяями и зеваками. Иначе они превращаются в машину для добывания денег или славы.
Что сейчас находится на месте закусочной из "Камергерского переулка"?
Я толком не знаю. Туда просто противно ходить. Там что-то похожее на солдатскую столовую, но с большими ценами и со случайными посетителями. Бывший хозяин, у которого сначала провалилась знаменитая пивная в Столешниковом переулке, а потом он умер во время совещании, то есть проклято все это место, он не объявыил, что пивная находится в церкви 16 века, чтобы не ставить ее на учет. Он из комсомольских работников, мечтал создать свой район, но не вышло.
Существуют ли прототипы персонажей из "Камергерского переулка"?
Да. Васек, который приходил босиком, который который видел гуманоидов.
Владимир Викторович, добрый день! Не жалеете о том, что ушли из журналистики?
Конечно, не жалею, надо было делать это раньше. Потому что это два ремесла совершенно разные. Конечно, я поездил по стране, видел жизнь людей и ситуации разные. Газета «Комсомольская правда» была газета очень достойная. Журналисты попадали в ситуации, из которых сейчас бы живыми не вышли. Роман «Происшествие в Никольском» написано по письму прокурора в нашу газету. Журналистом приятно быть молодым, когда ты носишься по стране. А потом надо делать выбор, или делать журналистскую карьеру, или вековать на сочинении на морализаторском жанре, у нас назывался «сопли и вопли». Я уже не мог в той форме существовать. За время работы в Комсомолке я написал два романа «Соленый арбуз» и «После дождичка в четверг». Пока здоровье позволяло, я работал. А потом ушел. И журналистский подход с ограниченным взглядом на жизнь, как и служебный язык, следовало в себе истреблять, переходить к более эмоциональному, емкому языку. В романе «Происшествие в Никольском» я распрощался с этим стилем.
Что Вы думаете о современной литературе? А о современных читателях?
Я ее плохо знаю. Мне столько приходится читать рукописи своих студентов, выпускников, что перечитать что-нибудь необходимое - Салтыкова-Щедрина, Гофмана, не хватает времени. Живу по литературным легендам. Даже работы своих приятелей не успеваю читать. С Битовым встречались, ни он меня не читал, ни я его. Легенды существуют - Пелевин, Сорокин, Елизаров. Мне думается, что существует за гранью литературы свалка литературы для больниц. Как призналась одна из авторов, она пишет романы - успокоительные таблетки. У многих сейчас нет копирайта, то есть авторами произведений являются издательства. Явно, что существует бригадный метод. Он и раньше существовал, я знаю, кто за кого писал, а называлось - редактировал. Но это старались делать на художественном уровне. Не говоря о том, что существовали писатели высокого класса, Трифонов, Нагибин, некоторые деревенщики. Сейчас это не заботит. Очень много стилизаций. Но не возьмусь судить, у Сорокина я читал только одно произведение, у Пелевина - два. Но на них большой спрос, значит, что-то для людей в них есть. Вошли в моду восточные, или латиноамериканские учения, вроде Кастанеды, который, скорее всего, есть коллективное сочинение. С уважением отношусь к Улицкой. Дима Быков мне очень интересен. По темпераменту, яркому словцу он редкий человек. У нас критики существуют, которые все время подчеркивают, что какой-то литпроцесс происходит, и они им управляют. Я думаю, что никакого процесса нет, а есть личности, которые этот процесс производят. Иногда эти личности проявляются на новом месте. В силу того, что проявляется во многих видах искусств возвращение к высокому художественному уровню, чтобы это падение звуковое, стилистическое, которое началось в 90-х, было перепрыгнуто и произошло возвращение на хороший литературный уровень. Пока я этого не наблюдаю, и ориентируюсь на людей, которые начинали писать в 70-е годы. Большая потеря - Аксенов. Беда еще в том, что нет журналов с большими тиражами. Раньше не нужна была критика, а нужны были журналы и молва, которая дала бы знать, что читать. И через годы эти вещи оставались.
Кто Ваш любимый персонаж в "Камергерском переулке"?
Да все любимые. Даже те персонажи, которые тебе неприятны, они все равно твои дети.
Когда в одной из глав "Камергерского переулка" Вам звонил Мельников, он называл Вас Профессор. Это действительно Ваше "прозвище" среди своих?
Нет. Профессор у нас один на всю страну, это который погоду объявляет по какому-то каналу. Просто Профессор - это совпадение персонажа со мной есть, есть мои черты, слова и убеждения, в частности про потерянное поколение. Меня иногда могут назвать профессором, потому что я им и являюсь в Литинституте. У нас в Литинституте два профессора Орлова. Один историю читает, а другой я. Он Александр Сергеевич, у него прозвище Пушкин. А у меня прозвище Классик.
Вопросов задавать не буду, и так всё понятно. Хочу пожелать удачи! Не знаю на сколько уж там объективные судьи...давно живу в этой стране. Хочется надеяться на лучшее. И Орлова оценят по достоинству..=дадут премию!!
Спасибо, благодарю за приятные слова.
Встречаетесь ли вы с читателями? Что больше всего интересует сейчас читающую аудиторию? Какой самый необычный вопрос вам задали за последнее время?
После «Аптекаря» в обязательном порядке мы должны были встречаться с читателями, но на самом деле встречи были интересные. В Доме композиторов даже держали конную милицию для поддержания порядка. Причем встречи были со знаменитыми на весь мир музыкантами, среди них альтист Толпыго. Встречи сопровождались исполнением произведений, которые упоминались в романе. И мне тогда приходилось на ночь останавливаться в научных городках, разговоры о романе, о литературе, об обществе продолжались ночами. Сейчас встречи происходят только в магазине, когда подписываешь книги, но это дело утомительное, потому что обычно жарко в этих магазинах и вопросы успевают задать только простенькие. Когда вышел «Камергерский», в интернете появились разухабистые отклики. Например, одна дама упрекнула меня в старомодности и высказала претензию, что слово солянка у меня написано с маленькой буквы, когда это название улицы. Она и не подозревала, что было такое блюдо. Вот такой необычный вопрос, почему солянка с маленькой буквы.
Существует ли идеальный герой? Есть ли приемы в литературе, которые стопроцентно работают на читателя или каждый раз приходится изобретать что-то новое?
Насчет приемов в литературе - это надо обращаться к профессиональным ремесленникам. Они могут назвать приемы, как подействовать на человека, чтобы вызвать слезу или другую реакцию. Я знал журналиста, который на вольных хлебах работал для разных изданий, для каждого из них писал разным стилем, который требуется в той или иной газете или журнале. К сожалению, в последнее время у нас герой хотя бы порядочный не в почете. В Каннах фестиваль был - там все какие-то полуублюдки, грубо говоря. Они маргиналы и поступки совершают такие, которых стыдиться приходиться нормальному человеку, хоть и из лучших побуждений. Я знаю, что например эротику можно написать, как Нагибин, не то, что без мата, а без единого термина. У нас все объясняется депрессивным состоянием человечества, чтобы поплакаться и показать скотин. Это не мое. Я рос с другими понятиями о человеческих ценностях, поэтому старался написать о людях, которые не теряют достоинства ни при каких обстоятельствах. Так было и в «Альтисте», и в «Шеврекуке», и в «Бубновом валете». Насчет идеального героя - думаю, таких нет. Даже попытки создать в советское время таких персонажей, как Маресьев - это общипанный герой, потому что в жизни он таким не был.
Интересовались ли Вы "Большой книгой" раньше, до номинирования? Удается ли отслеживать, а главное читать те произведения, которые на слуху?
Я, к сожалению, получаю информацию только из телевизора. Газет я не читаю и профессию журналиста возненавидел, с тех пор как она дискредитировала себя, сплошное вранье. Интернетом я не владею, компьютером пользуюсь как машинкой. Мне позвонили и сказали - тебя выдвинули. О каких-то людях я имею представление, о Юзефовиче, Славниковой, Волосе, Марченко. А других просто не знаю, кто такие, и книг их не знаю, к сожалению. В прошлом году, я знаю, Киреев, мы вместе работаем в Литинституте, он был в списке номинантов. Но я его книги не получил. Сейчас, как ни странно, очень трудные коммуникации. Либо ты с Интернетом дружишь постоянно, либо ты узнаешь какие-то мелочи и сплетни.