«XXI. Мой Тихий океан» - прошедшая выставка и выходящая книга - показывают любопытный срез современной отечественной фотографии в ее поиске баланса между прошлым и настоящим, «своим» и «чужим», а также отчаянным желанием общности.
«XXI. Мой Тихий океан», придуманный кураторами проекта группы РИА Новости «FotoFond-территория фотографии» Анастасией Давыдовой и Кириллом Василенко, собравшими вместе большую команду известных российских авторов. Он стал предметом бурных обсуждений в фотографической среде задолго до выставки.
В момент дебатов проект существовал в форме «пробной» виртуальной презентации; создатели признавались тогда, что самые интересные кадры приберегли для предстоящей экспозиции. Речь же в самих дискуссиях (желающие могут посмотреть их, например, на сайте liberty.su) шла в основном о вкладе отдельных авторов, сыроватом материале, не вполне понятной основной идее проекта. В общем, «Моему Тихому океану» удалось сразу же возмутить общественность. После выставки ситуация стала еще более интересной - экспозиция оказалась сделанной очень профессионально и ярко. Она создавала ощущение цельности, работала как единое пространство.
Я не могу написать эту колонку как «независимый критик»: как автор, часто сотрудничающий с ФотоФондом, я наблюдала работу над «Моим Тихом океаном» сразу на нескольких стадиях. И все же мне хотелось бы подать реплику в дискуссии, обратив внимание на сильные и слабые стороны получившейся истории.
Уйти в культуру
«XXI. Мой Тихий океан» был приурочен к саммиту АТЭС: 21 фотограф в течение недельной экспедиции ездил по государствам-членам организации Азиатско-тихоокеанского сотрудничества. Каждый из них – путем жеребьевки – получил в свой удел конкретную страну.
Среди авторов были самые известные в стране (и мире) профессионалы – причем, как репортеры и документалисты (призеры World Press Photo, много снимавшие в «горячих точках» Юрий Козырев и Виктория Ивлева, наш единственный член фотокооператива Magnum Георгий Пинхасов, кумиры российских фотографов-любителей документалисты Сергей Максимишин и Владимир Семин), так и художники, имена которых связаны у нас, по большей части, именно с арт-направлением в фотографии (например, Николай Кулебякин). Был и ряд «новых имен» (Никита Машкин, Наталья Беркутова). Итогом стало около 60 тысяч снимков, из которых для выставки было отобрано три сотни.
Несмотря на привязку к конкретному событию политического года, авторы были вольны снимать в любой манере и на любую тему. Вообще, основной интерес Давыдовой и Василенко лежит в сфере развития творческой составляющей отечественной фотографии, подчеркивания ее разнообразия, поиска новых авторов. Так, например, именно они стояли, в числе других основных организаторов, за прошлогодним Портфолио-ревю в Гараже, собравшим вместе фотографов со всей России. По его итогам была отобрана почти половина фотографов для нынешнего проекта.
Собственно, уникальность проекта кураторы видят в том, что он «никоим образом не сопрягался с государственной идеологией» – связка с тематикой была формальной. Важным для них было то, что «вместо пиара гос.мероприятия удалось сделать важный проект в области культуры». По словам Кирилла Василенко, «единственной установкой был авторский стиль, индивидуальное восприятие»: «каждый выбирал тему в связи с собственным выразительным языком». Хотелось также посмотреть, как новая среда, необычная для данного фотографа тематика реализуется в его творческом стиле. Важен был и выход за пределы одновременно «репортажной» и «туристической» фотографии. Именно поэтому в число авторов «Тихого океана» вошли не только репортеры РИА Новости, но и те, кто не связан с агентством.
Парадокс здесь в том, что если судить по самим работам, часть фотографов вычитала в нем вовсе не идею отталкивания от идеологии, а наоборот - увидела отчетливый ее след, попытавшись справиться с этим ощущением привычными методами.
Свобода художника
Обратимся к самим сериям. Часть из них демонстрировала знание мировых тенденций в области фотографии, была визуально интересной. Другая - разочаровывала крайней архаичностью подхода и к тому же совершенно не цепляла ни тематикой, ни формой, создавая ощущение какой-то «отписки».
В числе привлекших мое внимание авторов были и очень молодые, погруженные в современный контекст, и вполне «заслуженные», показавшие себя с очень необычной стороны.
Среди первых, например, уже упомянутый Никита Машкин: ему на жеребьевке досталась Чили. В получившихся работах явно присутствует знание о прошлом фотографии как живой истории, которую помнишь, но в которой не увязаешь – своей основы, фундамента, базы. Черно-белые, одновременно мягко-размытые и грубо-зернистые снимки показывают знакомство с «графическими экспериментами» авангарда и лаконизмом социального высказывания Якоба Рииса или Максима Дмитриева, с более поздними находками стрит-фотографии. В некоторых снимках можно проследить связь и с позднесоветским андеграундом, с «арт-социальностью» мухинских «Фрагментов» и «Монументов». При этом снимки Машкина совершенно явно существуют и в актуальном контексте, на стыке интереса к социальным условиям жизни «другого» и попытки смотреть на него без высокомерия, сильной эмоциональной вовлеченности и визуальной остроты царапающей своей материальностью сырой фактуры жизни.
Съемка Людмилы Кецлах на Филиппинах - попытка ухода от стереотипности взгляда на чужие культуры. Для нее явно была проделана (и это в условиях крайне сжатого времени!) предварительная исследовательская работа. Это серия фотографа-антрополога, открывающего разные стороны человеческой природы, вскрывающего основы «культурной иерархии» и постоянно задумывающегося о собственном взгляде, контексте, позиции. Как написала Кецлах: «Самым необычным стало знакомство с общиной, живущей на Северном кладбище Манилы, - место спокойного сосуществования живых людей с миром усопших. (…) Как и всегда, я хотела показать настоящую жизнь реальных людей. И я думаю, что как и в других своих проектах, я была, прежде всего, честна сама с собой».
Интересными показались также съемки китайского Тайбэя Алексея Мякишева и китайские кадры Михаила Дашевского – но это как раз было вполне ожидаемым, в русле их остальной работы. А вот взгляд Николая Кулебякина, которого мы привыкли видеть исследователем философии фотографии, оказался направленным в «Моем Тихом океане» на людей. Именно неподдельный интерес к человеческой природе в целом и к каждому конкретному человеку в частности поражает здесь прежде всего.
Довольно неожиданным, особенно на фоне его более известных социально-критических серий о русской глубинке, стал пристальный интерес к натюрмортам из «предметов быта» Владимира Семина. Собственно, в презентации на сайте «Тихого океана» упор был сделан в основном на его съемку «в цвете» людей и пейзажей (хорошо знакомую нам по «Нью-Йорку и нью-йоркерам»). Она, на мой взгляд, сильно проигрывает его же собственным графичным, жестким черно-белым кадрам, сделанным еще в советское время, особенно серии «Святые источники». А вот на выставке на первый план вышли самые интересные работы - цветные натюрморты. Цвет, «живописность» композиции, крупные планы, замена действия предметностью – все это вполне в духе нынешнего времени с его возвратом к художественным моделям предшествующих современности эпох. Однако если у многих авторов 2000х собственно фотографическое теряется, уходит в картинность, то у Семина оно продолжает работать. И явная увлеченность яркими, сочными, полнокровными цветами и фактурами в духе Джузеппе Арчимбольдо или фламандского натюрморта не подменяет собой материальности регистрируемой реальности, ее шероховатостей и неудобств. Все эти проржавевшие тазы, грязные деревянные и пластмассовые ящики с овощами, лысая швабра, обшарпанный пол – внезапные детали, выводящие к прямому социальному высказыванию об увиденной жизни. Эти натюрморты, как ни странно, говорят о ней намного больше, чем другие снимки серии.
Очень внимательно я рассматривала «мирную жизнь» Камчатки и Сахалина в исполнении Юрия Козырева: здесь было много парадоксального. Козыреву досталась, пожалуй, самая сложная задача – представить Россию в проекте, создаваемом по заказу самой страны. Как признается автор в описании, обычно он снимает в горячих точках, а тут местные жители говорили ему: «Не обращай внимания на наш быт, фотографируй наши красоты!» И хотя он говорит, что «так он и сделал», на самом деле здесь все значительно сложнее. И переходы, перескоки, иногда доходящие до метаний - между желанием «по-честному» исследовать реальность с ее бытовыми несообразностями и увидеть в ней сказочные миры, передать ощущение заброшенности окраин и искренне полюбоваться природой и людьми, между явным знанием, как принято сейчас снимать в мире, разнообразием демонстрируемых приемов и выбиванием в более архаическую позицию советского репортера, который вроде бы должен «отлакировать» - увлекают здесь больше всего.
Взгляд на другого
К сожалению, довольно большое число не упомянутых выше серий, в том числе и вполне известных авторов, показалось неожиданно слабыми. Если попытаться сформулировать ощущения и проанализировать «а что не так», то это будет следующее: архаичность языка и выпадение из актуального процесса, отсутствие контакта со зрителем, уход от эмоциональной и личной составляющей (и это в мире, особенно ценящем сегодня «авторский взгляд»!), связанная с ним невыразительность «визуального»/«фотографического» и поверхностность раскрытия темы.
Сильно удивила съемка Сергея Максимишина. Я привыкла ассоциировать его с твердой, определенной, а временами и довольно жесткой документальной манерой, в которой цвет, игра света и тени, скрытого и открытого в композиции работает на задачу социальной критики, вскрывания неожиданного в окружающем нас мире. Возможно, в «Тихом океане», где он снимал серию о жизни и смерти традиционной лодки пиниси, дело было в том, что действие происходило не в России, проблематика которой берет фотографа за живое. Но сложилось отчетливое впечатление – окружающий мир, люди Индонезии заинтересовали его не так, чтобы очень сильно: взгляд на чужое остался нейтральным, отстраненным, ничего особенно не выражающим.
Непонятные ощущения оставила съемка США Борисом Регистером, да, пожалуй, и почти все остальные серии о самых развитых «кап.странах» - Канаде (Виталий Смирнов), Австралии (Эмиль Гатауллин), Японии (Алла Долгалева). Все они создали впечатление возврата к увлечению еще советского времени арт-фотографией и особенным образом понятой «абстракцией», красотой ч/б и цвета, выбранных по неясным для самого автора причинам. Конечно, у того же Смирнова или Долгалевой были в этом проекте и удачные кадры, но в целом ощущение было таким: вроде бы «их нравы» снимать неохота из-за идеологической подоплеки, а как снимать по-другому не очень ясно, а поэтому ограничимся линиями и фактурами. Как будто заявленная кураторами свободная тема и небольшое время, отпущенное на саму съемку, неожиданным образом вышибла из современности в старое-доброе, но давно уже неактуальное прошлое – что-то вроде последних кадров «Международной панорамы», где идеология ослабляла свой захват и можно было поболтать о культуре.
Съемка Виктории Ивлевой (Бруней-Даруссалам), которую я помню по бесстрашным военным кадрам, фотографиям из Нагорного Карабаха и снимкам из Чернобыля, показалась полной странных метаний между советским репортажем об оленеводах и надоях и современным «документальным артом». Может быть, это отражение нынешнего поиска автором нового пути в изменившейся современной документальности, в общемировой ситуации кризиса фоторепортажа.
Разочаровал вклад в проект Натальи Беркутовой. Как и Машкин, она снимала «экзотику» в ч/б, но разница получилась колоссальная. Эти снимки как будто остались в эпохе 30-40-летней давности, а с точки зрения эволюции мирового антропологического контекста – так и вовсе в XIX веке. Самое главное, что неприятно поражает при первом же взгляде – это явно вычитывающееся буквально в каждой линии послание «белого человека» про «этих дикарей». Собственно, это впечатление подтверждается и текстом – собранием всех возможных стереотипов: «Меня потрясла большая религиозная искренность папуасов (плоды миссионерской деятельности) как в городах, так и в деревнях. (…) Папуасы, которых я никогда до этого не встречала, оказались именно такими, как я и думала: доброжелательными, общительными, с умным сконцентрированным взглядом, в большинстве застенчивыми. Все очень любят конфеты...»
Надо заметить, что именно с такого рода экзотизирующе-снижающим, клишированным взглядом на другие культуры либо как на «естественных детей гор», либо как на «пугающих дикарей» боролась мировая фотография последних 30 лет. Там даже есть термин – «социальный поворот», то есть произошедшее изменение в самом взгляде на «чужаков». Постоянно дискутируемые в профессиональном сообществе вопросы – как смотреть на другого, что снимать в непривычной культуре, как избежать быстрого простраивания в голове ложных иерархий. Стоит посмотреть, например, работы Джонотана Торговника про Руанду или Лукаса Фольи про американские «малые сообщества» – и многое становится понятным в этом изменении: съемки в естественной среде, иные ракурсы, иной свет, другой стиль работы с моделями создают чувство различий, может быть, недопонимания, но не наивного высокомерия. Но если судить по некоторым сериям «Тихого океана», кажется, что многие из этих достижений так и остались вне пределов вектора развития нашего фотоискусства – и как только иной человек попадает в общества и среды «попроще», включаются в действие клише. А вот про «развитые страны» мы, кажется, за последние годы подобные стереотипы подрастеряли – поэтому съемка там напоминает чистый белый лист: автор как будто теряется, а на помощь не приходят ни контакт с эмоциями, ни привычные схемы.
Разлом эпохи
Откровенно говоря, первое, что я вспомнила, глядя на некоторые из серий «Тихого океана» – это рассказы о том, как делалась какая-нибудь заказуха к очередному съезду КПСС. Кстати, по словам фотографов эпохи, альбомы вроде «70 лет СССР» получались скучными просто потому, что многие авторы не хотели в них участвовать. И знаете, я считаю, что с моральной точки зрения отказаться, если идея проекта идет вразрез с твоими убеждениями или тебе вообще претит работа на государство, как-то этичнее, чем делать халтуру, работая на преумножение энтропии и пустоты – путь, который, как ни странно, если судить по последним выставкам вроде «Атомной цивилизации» в МАММе (к 20-летию Росэнергоатома), выбирают сейчас и молодые авторы. Я вообще не вижу смысла бездумного пребывания в таких проектах, если только ты не ставишь своей целью добиться каких-то перемен в происходящем. И конечно, выбирая участие, приходится учитывать какие-то общие черты, свойственные многим подобным инициативам – например, странности обращения со временем («горящие» или наоборот излишне обтекаемые сроки) или сложные этические вопросы, возникающие в собственной голове.
Что вообще делать человеку и гражданину, который хочет развивать страну и ее культуру, особенно если он ставит перед собой достаточно глобальные, «государственные» задачи, но совершенно не жаждет сталкиваться с последними идеологическими веяниями? Идти ли на сотрудничество, игнорировать, отказываться от участия? По сути дела, этот вопрос стоит сейчас перед многими из нас. В том числе – в области фотографии.
Ответ советского времени хорошо известен: можно противопоставить эстетику и политику. Собственно, каждый фотограф, куратор, исследователь 1950-80х в нашей стране постоянно попадал в этот «разлом эпохи». Если говорить о фотографах, то для них было открыто две дороги: работа в газете в качестве автора «идеологически правильных» репортажей и уход с официального пути. Иногда в сторону делавшейся в стол «документалки» или андеграунда, но чаще в область «арт-фотографии». Последняя в основном сводилась к съемкам красивых разводов и поверхностей, а также – у самых смелых или близких к прибалтийской традиции – ню.
С этой точки зрения и формулирование миссии «Тихого океана» – с уходом от политико-временной конкретики в сторону, условно говоря, «поля творчества», и некоторые из получившихся серий показались мне крайне знакомыми. Конечно, в них же можно было увидеть и попытку выхода за сдерживающую рамку предыдущего века с его недоусвоенной в России идеей современности. Ведь вовсю развивающийся жанр «арт-документальности» или «докуарта», возрождение интереса к понятиям «красивое» и «эстетика», смыкание репортажа с артом - это черты актуального мирового процесса. И все же уход из политики в культуру или эстетику кажется мне недостаточным ответом на вызов нашего времени.
Третий возможный путь, бывший в советское время магистральным в мировой фотографии – в направлении постоянного раздумья над современностью, в котором визуальное соединялось с эмоциональным, а социально значимое с глубоко личным - был сильно маргинализирован. Поле социального и гражданского, существующее в самом центре общественной жизни между личным и официальным во многих других странах, соединялось у нас либо с пресловутой «злободневностью» общественника-коммуниста (над этим порядочному человеку полагалось иронизировать), либо с андеграундом (небольшая область, скрытая от посторонних глаз).
В нашей ситуации, когда за вдумчивое отношение к окружающим явлениям уже не попадаешь автоматически в разряд «врагов коммунистического отечества», но во многих сферах по-прежнему существует и поощряется политиками раскол на «наших» и «ненаших», «своих» и «чужих», единственный возможный вектор развития – это осознанный выбор того, что я назвала «третьим путем». Это путь освоения мирового опыта и исследовательской рефлексии, усложнения взгляда и создания сильного поля «гражданской середины».
Здесь мне кажется важным вспомнить и то, что одни из лучших крупных проектов в истории фотографии, работавших одновременно на великие гуманистические идеи и ставших «художественными памятниками» огромной силы, делались командами фотографов и распространялись по миру по заказу государства. Первым делом тут, конечно, приходят в голову американские миссия Farm Security Administration времен Великой депрессии и штайхеновский «Род человеческий». Их авторы, безусловно, сталкивались со сложностями морально-этического плана – например, миссия FSA могла привести к чему-то вроде насильственной коллективизации по сценарию, напоминающему советский. И именно личный вклад фотографов вроде Доротеи Ланг или Уолкера Эванса, сложность их позиции и ощущение контакта между героями «из глубинки» и зрителями «в Вашингтоне», подчеркивание важности и ценности каждого конкретного человека, привели к другому развитию событий.
Увидеть себя
Мысль о создании единого пространства, объединения, общности, солидарности – идея, которая, по всей видимости, была очень важной для кураторов, хотя она и не проговаривалась так прямо, как тема «творческой свободы».
Она стала особенно заметной на выставке, где на нее работало само пространство экспозиции. Это пространство одновременно передавало желание создать особое место, где самые разные отечественные фотографы будут чувствовать свое единство, грандиозность замысла, который удалось достаточно хорошо воплотить в жизнь (показать общность всего человечества или людей двух десятков стран Тихого океана) и какую-то особую тактичность, камерность подхода к каждому автору. Океаническое чувство погружения в это общее эмоциональное поле на уровне ощущений хорошо вписывалось и в основную тему выставки.
Видны здесь были и попытки преодолеть особенности отечественного «музейного» подхода к фотографии, которая с большим сопротивлением занимает сейчас место в государственных собраниях, даже если они посвящены современности - за пределами специально отведенных для этого мест вроде того же МДФ. За примерами далеко ходить не надо: достаточно посмотреть на крайне невысокий уровень «Фотобиеннале» Русского музея или вспомнить выставку итальянских футуристов в ГМИИ им. Пушкина, где фотография, этот вид «недоискусства», сиротливо ютилась в уголке, на другом этаже, в отдельном зальчике, где-то за левой ногой Давида. По сути мы повторяем здесь западную ситуацию приблизительно 1930х годов, а иногда и значительно более ранней эпохи, когда фотография пыталась стать частью музейного пространства, отвоевать место и утвердить свою «художесвтенную ценность».
Совместность, сотрудничество, сообщество, публичное пространство, желание дать зрителю эмоциональный контакт с выставочными «экспонатами» – эти идеи сейчас являются одними из самых важных в современной мировой фотографии (и не только). Наберите, например, в поисковике слова «collaborative photography» – в гугле на него выпадают 15,7 миллионов ссылок, среди которых есть несколько хороших рейтингов «лучших совместных инициатив в мире». Наверное, самые известные из них – это огромные проекты Рика Смоллана (Rick Smollan), о которых стоит как-нибудь рассказать отдельно. Существуют и новые методы работы с большими объемами информации, и попытки исследовать феномен совместности во все более глобализирующемся мире.
Для России эта тема, как кажется, особенно актуальна – ведь мы сейчас активно ищем контакт друг с другом, самые активные пытаются преодолеть отчужденность и атомизацию; нарождающееся «гражданское пространство» требует и новых способов работы с ним в фотографии. Этот запрос виден в самых разных областях. Я вспоминаю, например, приникнувших к веб-камерам во время мартовских выборов людей – важным там было не только понаблюдать за идущим голосованием, но и увидеть, а как живут люди в Петрозаводске и Грозном, Хабаровске и Калининграде. «Мой Тихий океан» также сравнивали со «Страной, которой нет» - веб-проектом Ленты.ру, собирающим вместе серии о жизни в бывших советских республиках.
Видимо, мы все стосковались по тому, чтобы кто-то нам наконец-то показал «страну, которая есть». Будем надеяться, что одна из следующих инициатив ФотоФонда будет посвящена именно России – и нынешний опыт «Моего Тихого океана» может быть здесь крайне важным.
Виктория Мусвик